Лечат ли людей в психушке или делают их еще большими психами. Что делают в психушке
Лечат ли людей в психушке или делают их еще большими психами
Проходить амбулаторное или стационарное лечение в психиатрической клинике могут люди с психическими расстройствами различной степени. Наличие отклонений не подразумевает обязательный прием медикаментов. В зависимости от их вида и степени тяжести может быть прописан курс психотерапии, например, когнитивно-поведенческой или психодинамической.
Итак, часто основанием для лечения в психиатрическом учреждении выступают следующие диагнозы: маниакально-депрессивное состояние, шизофрения, панические атаки, глубокая депрессия, фобии, нарушения сознания, различные виды расстройства личности, алкогольная и наркотическая зависимости, мании и галлюцинации, вызванные нарушениями функций мозга.
Причины возникновения психических расстройств могут быть разными: наследственность, нарушения внутриутробного развития плода (вызывают различные формы олигофрении), травмы головы (становятся причиной травматических психозов и слабоумия, паранойяльного психоза), прием психотропных веществ, глубокие психологические травмы.
Одной из основных причин недоверия к психиатрии стали многочисленные факты принудительного лечения с помощью электросудорожной и инсулиношоковой терапии, а также использование этих методов не в медицинских целях.
Современное лечение психических нарушений предполагает применение комплекса методов биологической терапии и психотерапии. Более пристального внимания заслуживает биологическая терапия, поскольку к ней относится применение психотропных препаратов: нейролептиков, транквилизаторов, антидепрессантов, психостимуляторов, ноотропов, а также гормонов, соблюдение специальных диет.
Нейролептики «сковывают», ограничивают возможность двигаться и применяются при шизофрении, чтобы больной не навредил себе или окружающим. Когда острые симптомы болезни проходят, дозу препарата уменьшают, подбирают поддерживающую терапию. Антидепрессанты активизируют психическую деятельность, транквилизаторы – успокаивают и применяются при различного рода неврозах.
Естественно, ответственность за назначение больному медикаментов несет врач. При правильно поставленном диагнозе и хорошо подобранном лечении пациенты возвращаются в нормальное состояние.
Известные случаи ухудшения состояния пациентов и даже их смерти в основном связаны с неправильно подобранным лечением, неверным диагнозом и нарушением правил применения лекарств.
www.kakprosto.ru
как я лежала в психушке | Телефон доверия | Телефон Доверия
Хочу поделиться опытом лечения булемииБыл мне 21 год, я серьезно так страдала булемией, т.е. не стеснялась никого, пожрала - шла блевать и это до 5 раз в день, сила воли т.п. ухищрения не помогали. К психиатрам пошла сама, обращались много, родители нянкались со мной как могли.В общем положили меня в психушку.Я, навино полагая, что теперь все мои проблемы решатся, пошла сдаваться. Когда приехала меня сильно удивило отношение персонала, во-первых на меня смотрели с любопытством, как на дуру ( это я сейчас понимаю, что туда добровольно единицы приходят), во-вторых относились ко мне как к неадекватной, трудно обхяснить, надо прочувтсвовать, в общем "ждали подвоха" с моей стороны. Когда принимали, сняли все золото, проверили сумки и тпПривели в палату, а там реальн сумасшедшие лежат, такие знаете, классически случаи, люди реально не в себе.Палаты открытые, дверей, конечно нет вообще,высокие потолки, огромные дверные проемы, палаты человек на 10-15 (по-разному) Сортир тоже открыт полностью, дверь есть, но большое окно в двери и внутри дверей никаких, там же и умывальники.Не сойти с ума позводяло то, что со мной лежали девченки, такие же как я, вполне себе здоровые, нам бы легко помог хороший психотерапевт, но в то время мы как-то не догадывались особо, чем психиатр отличается от психотерапевта.Меня укололи, а дальше я помню только как меня насильно будили и вели на опрос, сажали в центре, а по кругу были врачи ( как я теперь понимаю студенты, аспиранты и тп, они чисто изучали вопрос). Мне задавали вопросы я отвечала, все было как во сне и отвечала я с трудом.Проснулась через 2 недели (как я потом выяснила) в общем 2 недели я просто спала! Потом адаптировалась к лекарствам и тут началась моя жизнь в дур доме.Поднимали нас в 7 утра и вели на завтрак, при этом смотрели, что мы делаем в сортире, как умываемся и т.п. Взвешивалиутром сажали анорексичек+булемичек за отдельный стол, на самом вином месте и контролировали, чтобы мы все съели ( каша на молоке со сливочным маслом, яйца там и тп, в принципе типичная столовская еда) Я, как не больной человек и вполне отдающий себе отчет в том, что происходит, совершенно нормально питалась и не выпендривалась. Были девченки, которые еду прятали, "боялись" есть, скандалили (за что получали двойную порцию лекарств, или что-то посильнее в итоге. При мне девченку накололи аминазином за то, что ее застукали блющей в туалете, положили в палату самых тяжело больных, буйных психов ( усиленный контроль ведется) и прописали тяжелые психотропные.Меня выписали через 2 недели (после 2 недель сна, т.е. всего 4 недели там провела)Особенно хорошо помню последние ночи там, т.к. к лекарствам привыкаешь появляется бессоница и ночью гуляешь с самым настоящими шизофрениками, они там балет танцуют, рассказывают какие они знамениотости на самом деле, просто никто не догадывается, и другие неадкватные вещи делают ( особо буйных там нет, которые жизни угрожают, их увозили куда-то, мне говорили, не запомнила)В общем вышла я оттуда сильно удареная пыльным мешком - полечила булемию.........Потом еще лет 10 были рецидивы у меня, справлялась сама, пару рах к психологу обращалась, но по-сути сама ушла от проблемы, тот опыт в психушке просто потряс меня и заставил понять, что всего можно добиться САМОЙ, не надо ждать "доброго дядю с аминазином" (при условии, что ты не шизофреник).А вообще я девушка из хорошей семьи, имею очень хорошее образование, успешно работаю на хорошей должности и всегда была довольно позитивной личностью, без каких-то перегибов или наклонностей, т.е. обо мне, то что я сейчас рассказала, знают единицы, только самые близкие.А к чему рассказала? ХЗ - захотелось поделиться каким-то нестандартным опытом, может кому-то поможет...Интересно узнать про ваш опыт, может что-то есть в жизни, чем было бы интересно поделиться здесь
eva.ru
Как я лежал в психушке. Записки с той стороны
В отношении общества к психическим заболеванием есть две крайности. Первая – маргинализация. Мол, опасные, страшные психи. Вторая – романтизация. Мол, я такой тонкий романтик с биполярочкой. И то, и другое далеко от реальности. Психические болезни – это в первую очередь болезни, от которых нужно лечить. Чем раньше, тем лучше. И лучше один раз полежать в психиатрической больнице, чем отравлять всю свою жизнь безумием.
“Луна” поговорила с людьми, которые однажды оказались в психиатрической больнице и провели там некоторое время. Они поделились опытом и рассказали свои впечатления об условиях, лечебном процессе, интересных соседях. Соседи здесь, действительно, часто попадаются интересные. Лечение помогает, но не всегда. А условия, судя по рассказам, из года в год медленно, но верно становятся немного лучше.
Берегите себя и своё психическое здоровье. Наш новый текст – об этом.
Некоторые имена мы изменили.
Джохар:
Меня положили с биполяркой в 2017 году. Атмосфера очень скучная, делать нечего. Хорошо, книжку можно читать.
Соседи в разной степени поехавшие. Один из них перепрятывал мою пони, чтобы не украли. Процесс лечения состоял из подбора грамотной терапии в виде раздаваемых таблеточек.
Помню санитара, который заставлял убираться каждый день одного и того же деда. 70% его усилий, затрачиваемых на уборку, состояло из потакания собственным нервным тикам. Реально: для, того чтобы сделать шаг, он оборачивался головой, всовывал-высовывал язык, пожимал плечами и раскачивался из стороны в сторону. После короткого диалога с санитаром выяснилось, что дед убирается из большой любви санитара к творчеству Дэвида Линча.
Валентина:
Это было в прошлом году. Началось всё с того, что психиатр из ПНД сообщила мне, что всё, что она может для меня сделать, — это вызвать санитаров и направить меня в психбольницу прямо на месте, а я была не в том состоянии, чтобы отказываться. На месте мне разрешили сделать один звонок, после чего забрали все вещи, выдали пижамку, вкатили феназепам, и следующие три дня я не помню.
Первое воспоминание — как я стою возле туалета и рыдаю, не решаясь туда войти, потому что все двери открыты, уединиться невозможно, а возле одного из унитазов стоит голая женщина и жуёт хлебушек. Её шпыняли за это, потому что она у всех просила хлеб и крошила его на пол. Медсестра уговаривает меня либо решиться пойти уже в туалет, либо пойти плакать в палату.
Курящим было тяжело — сигареты выдавались за общественно-полезные работы типа мытья пола, работы в столовой и всякого такого.
У меня украли книгу! Причём выбрали сборник эстонских новелл, которые, по признанию глубоко интересующегося, не читает вообще никто (глубоко депрессивные истории о деревенских жителях эстонских болот). Так выяснилась настоящая целевая аудитория!
Посетители могли приходить два раза в неделю и приносить вкусную еду (из списка разрешённой). Однажды мне принесли несколько кусков мяса и термос кофе (вообще запрещённого, но, видимо, не слишком строго), и мне удалось протащить их одной женщине, которую никто не навещал, и поэтому её не пускали в зал свиданий. Она заплакала и сказала, что уже два года не видела жареного мяса. Она же рассказала историю своей жизни в другой психбольнице, по которой было ясно, что мне повезло невероятно.
На самом деле, действительно повезло. Я восхищаюсь терпением медсёстр, которые в целом вели себя по отношению к пациентам достаточно корректно. На территории больницы есть поликлиника, в которой всем пациентам проводили кучу разных обследований и анализов (ура, у меня нет ВИЧ и чего-то ещё). В конце концов, мне расхотелось бросаться с двадцать пятого этажа и захотелось жить.
Евгения:
Моё лечение от большого депрессивного расстройства началось в конце прошлого года. Расстроились отношения с супругом, кинул один из лучших друзей, перенесла операцию, все вокруг умирали. Всё было весьма погано, и когда я уговорила специалистку в одном психиатрическом центре Москвы меня принять – конец года, бешеные очереди, мест не было, я просто позвонила из фудкорта и орала в трубку, захлебываясь слезами, что вот скоро новый год, время, когда количество суицидов растет и что я что-то с собой точно сделаю.
Я думала, что всё будет так: мы сейчас поболтаем, я поплачу на кушетке, мне выпишут таблеточки и я где-то раз в две-три недели буду за 3500 ездить к ней на беседу, и все будет хорошо. Не тут-то было.
Выслушав меня, мне задали массу общих вопросов про мое состояние, а потом весьма озадаченно удалились в соседний кабинет, откуда психиатр вышла с направлением в кризисный центр при 20 ГКБ имени Ерамишанцева. Про КЦ я читала до этого на “Медузе”, и, конечно, не думала, что когда-либо там окажусь как пациентка.
На следующее утро я отправилась туда в какой-то рваной кофте, не причесавшись, не накрасившись, зареванная полностью. Улыбчивая доктор меня встретила, поговорила со мной и предложила госпитализацию.
Оказавшись в больнице, я сразу обратила внимание на гнетущую обстановку. Мою кровать подписали, у окон не было ручек – ручки были только у санитарок, и окна открывались только во время проветриваний по запросу. Я еще думала, какая злая ирония, что психиатрическое отделение находится на самом высоком этаже больницы.
На окнах в туалете стояли решетки. Уборные – без защелок. Душевая – тоже. Пока мы с молодым человеком ждали, пока меня оформят, периодически из разных углов отделения доносилась мелодия Don’t worry be happy – это оповещение о том, что кому-то из пациентов нужна помощь медсестры – ну, капельница закончилась, например, или еще что-то.
Меня положили в одну палату с юной девушкой, вокруг нее хлопотали родители. Когда они ушли, мы разговорились, познакомились поближе и рассказали друг другу свои истории. У девочки с собой покончил ее молодой человек, и, конечно, она винила во всем себя.
Об этой истории написало одно мерзкое издание. Помимо переживаний, связанных со смертью любимого, началась травля. Девушка пыталась покончить с собой, ее откачали, на некоторое время отправили в психбольницу, но ей там не становилось лучше, и было принято решение направить ее в КЦ.
Поначалу девочка часто плакала у меня на плече, мы сидели обнявшись, она рассказывала много приятных и веселых историй про своего погибшего парня и неизбежно срывалась в истерику, я бежала за медицинской помощью, чтобы девочке дали лекарство или микстуру.
В КЦ разрешали брать с собой все, что угодно – книгу, ноутбук, телефон, хоть мольберт. Я взяла пару книг, скачала на мобильник Твин Пикс, взяла с собой инструменты для рисования.
Но ничего не получалось делать: атмосфера в больнице и лекарства очень утомляют, ты постоянно хочешь спать или валяться. У меня не было сил даже тупить в социальные сети или листать дурацкие мемы, я моментально вырубалась.
Три недели в больнице не прошли даром. Я ушла посвежевшей, чуть более радостной, и я была счастлива выписаться из этой гнетущей атмосферы и свободно жить. Где-то через две недели я уволилась с работы и уехала в Петербург, оттуда уехала в свой родной город, так как поняла, что все же очень устала. Лечение я стала продолжать уже у себя.
Некоторое время назад я снова стала пациенткой психбольницы. Ушла я туда со скандалом: у моей матери достаточно стигматизированное отношение к психическим заболеваниям, на этой почве мы сильно поругались.
Мать обвиняла меня в том, что я бросаю коллег, ложась на больничный, что я подвожу всех, не хочу работать, и что я вообще уже почти год лечусь и нет результата – как будто я этом виновата я. В психбольнице было хорошо, правда, я провела там в этот раз всего несколько дней: меня угнетало, что я здесь, а моя мать на меня злится, что я валяюсь в палате одна под капельницей, а мои коллеги вкалывают – я не могла избавиться от чувства вины и где-то на четвертый день своего пребывания там я выписалась.
Лежала я вполне себе комфортно: мне подобрали идеальное меню с учетом моих аллергий, в моей палате больше никого не было, в отделении были всякие прикольные ништяки типа сенсорной комнаты – можно было рисовать всякое разное на песке, смотреть на голографические изображения, ходить по каким-то плиточкам с разной текстурой и валяться в больших таких креслах-мешках.
Более того, в отделении живет настоящий попугайчик-корелла, он весело чирикает, и когда по утрам медсестра совершает обход с тонометром и градусником, птиц летит за ней, поднимая всем настроение. Я жалею, что прервала лечение, и надеюсь в обозримом будущем его завершить.
Сейчас я продолжаю амбулаторное лечение, меня пугает иногда, что оно может растянуться на годы. Но лучше уж пить таблетки, чем умирать.
Ольга:
Я легла в больницу осенью пятнадцатого года. У меня были тревожные состояния, суицидальные мысли, апатия и черт знает что еще. В какой-то момент моя семья заволновалась и погнала меня к психиатру.
Со мной провели ряд стандартных тестов, решили, что все печально и надо класть, потому что это будет самым эффективным решением. Я расстроилась по этому поводу, потому что мне не хотелось жить вне дома, но сама больница ужаса у меня не вызывала.
При приеме со мной поговорила заведующая отделением, взяла честное пионерское, что я не пойду самоубиваться. Сразу назначили таблетки, кроме этого я в первый вечер умудрилась подхватить ротавирус, поэтому всю ночь меня рвало.
Потом на фоне этого случилась истерика, которую, возможно, начали снимать транквилизаторами, а может мне их дали еще до. Короче, сочетание транквилизаторов и ротавируса – оно такое себе.
Первые три или пять дней я ощутила, что значит почти физическая невозможность бодрствовать: на обед меня поднимали всей палатой, как я ничего не разливала в столовой, я до сих пор не поняла. По отзывам очевидцев – выглядело это стремно.
Когда приходил молодой человек – я просто очень удовлетворенно выходила поспать к нему на плече в коридор.
Нет, я пыталась поговорить, но выходило у меня недолго. Сутки делились на: “Ура, я нормально посплю!” и “Опять мне будут мешать спать!”. А потом я отошла и стала вливаться.
Я попала в достаточно беззубую версию психбольницы, там не было никого, кто был похож на карикатурного психа: не было буйного отделения, никого с бредом. Условия тоже мягкие: посещения каждый день, после первой недели можно было уходить гулять (доехать до Невского, выпить кофе и вернуться проблемы не составляло), так что пара моих соседок как-то умудрились даже употребить алкоголь.
Самый главный квест психбольницы – это узнать, что с тобой конкретно не так. Пациентам по максимуму не говорят диагнозы, поэтому я и многие окружающие цеплялись за любой огрызок информации.
Нам говорили названия таблеток, поэтому при каждой смене назначения человек начинал неистово гуглить, как работает то, что ему назначили и ОТ ЧЕГО ОНО? Иногда удавалось услышать что-нибудь про товарища возле кабинета врача, когда приходил чей- то родственник, например.
Насчет таблеток. С таблетками все весело, потому что, насколько я знаю, система такая: диагностировать заболевание точно – это дорого, поэтому ставят что-то вроде приблизительного диагноза, опираясь на не очень большое количество анализов и то, что говорит сам человек, а потом просто перебирают таблетки, пытаясь понять, какие помогают.
В итоге человек получает набор таблеток, с которыми можно жить. В связи с этим мне однажды повезло: очередная комбинация таблеток вызывала у меня неконтролируемый тонус мышц (это вот то, что я чувствовала, а не термин, если что).
Как это выглядело: я сижу, разговариваю, чувствую, что с мимикой что-то не то. Подхожу к сестре, говорю: “Видите эту ухмылочку? А я ничего не делаю, чтобы она появилась”.
Сестра сказала, что все ок, и пошла накапывать мне капель Морозова. Потом я заметила, что у меня осанка как у балерины. “Всегда мечтала, – говорю я сестре, – о хорошей осанке. Но по-моему тут что-то не то.” Медсестра сказала, чтобы я шла в палату. Идти в палату оказалось еще веселее, потому что спину начало неестественно отгибать назад, а бонусом начало косить челюсть. Вниз и вбок. Все пациенты впечатлились тем, что сестры пытаются отпоить травяными каплями человека, которого медленно, но верно складывает пополам через спину.
Я бы посмеялась над комичностью ситуации, но мне было не до того- челюсть выгнулась настолько, что начала ощутимо болеть. Я пыталась рукой поставить ее на место, чтобы дать мышцам отдохнуть, но сильно это не помогало. В итоге дежурный врач вызвал меня к себе, меня отвели и посадили перед ним.
– Раньше такое было?
– Не-а.
– Волновалась сегодня?
– Не-а.
– А сейчас волнуешься?
– Ну, да, немного. У меня челюсть рвется наружу и спина настолько выгнулась, что мне сложно смотреть прямо. Только вверх. – сказала бы я, но у меня была челюсть, мне было сложно разговаривать, поэтому я попыталась дать понять врачу то же самое своим видом.
– В общем, барышня, сейчас мы вам сделаем укол.
– Угу.
– Если он не подействует, мы вас повезем в другую больницу.
*пауза*
– Там уже не будут никаких посетителей и вообще все будет строже.
– Угу.
В итоге мне вкололи фенозепам, и меня попустило. Зачем было пугать меня другой больницей и где эта больница – я не в курсе.
Уже позже мне дали больше галоперидола, чем надо. Это сложно описать, это нужно чувствовать. Представьте, что ваш мозг тошнит. Представили? Вот, а я еще научную литературу про сербов пошла читать. По внутренним ощущениям мозг все время тормозит, но при этом хочет что-то делать. И жить мне пришлось с этим три дня, потому что назначили мне это дело в пятницу, и врач упер на выходные. Все было очень сложно.
В целом не могу сказать, что я лежала в плохом заведении. Сестры по большей части были адекватные, врачи были обычными российскими задерганными врачами, на которых тогда еще свалилась дополнительная нагрузка. Некоторые таблетки я до сих пор пью, конкретно карбамазепин, и с некоторыми соседками оттуда я до сих пор общаюсь.
Анна:
Я лежала несколько раз. Сначала в отделении пограничных состояний с анорексией и булимией, потом с тем же в психиатрии в женском отделении. Потом лежала в психиатрии опять же с биполярным расстройством, потом с расстройством личности и самоповреждениями в анамнезе.
Первый раз лежать было довольно интересно и пугающе. Люди, которые говорят не понятно с кем, женщина, прыгнувшая с третьего этажа.
Спасло то, что встретила там свою знакомую, и с ней уже было веселее. Тогда я первый раз ударила женщину на много лет старше меня. Была ночь, она начала бить меня полотенцем и называть дитём дьявола. Пришлось ударить. Медсёстры, кстати были не против. Её ещё привязали потом. Но я тогда уже спала под снотворным.
Ещё спасала музыка. Сидеть в курилке и петь песни, рассказывать истории – всё это помогало отвлечься от больничных стен и таблеток, что вызывали тошноту.
За сигареты приходилось работать и помогать санитаркам – мыть туалеты, палаты, перестилать грязные кровати.
Порой было грустно, от того, что молодые девушки, лежавшие там с глубокими переживаниями – не могли выйти из всего этого и просто еще больше сходили с ума.
Таблетки эти все – зло в чистом виде. Теряешь себя окончательно, на всё становится побоку, и от этого только хуже. Ибо себя не узнаешь. И жить не хочется. И делать ничего не хочется.
В итоге – не сказала бы, что всё как рукой сняло. До сих пор маниакальная привязанность к некоторым вещам. Ну и самоповреждения.
Хотя уже стало немного лучше, потому что стало всё равно на окружающих и проблемы. Сейчас проще ко всему отношусь. Нет времени особо на переживания.
Анатолий:
Лежал в учреждении с желтыми стенами три недели 9 лет тому назад. Ложился по своему желанию. Был в состоянии овоща под препаратами, но помню, что особенно никто там не выделялся, кроме двоих – один был натуральной обезьяной, орал, кричал, чесался.
А другая, из соседнего женского отделения, была совсем не от мира сего и что-то у всех часто спрашивала, но было не разобрать, что именно. Отделение было платным, но еда там была самая отвратительная в моей жизни. Это я запомнил хорошо. Ну и вспоминаю, как все врачи ходили с руками в карманах халатов. Там они держали ручки от дверей в отделение – просто так выйти оттуда было нельзя.
Лечился от ОКР, но в итоге оказалось, что диагноз совсем другой. Но это уже сильно позднее и в частной клинике. Тогда стало лучше, ремиссия длилась до 2012 года.
Елена:
Это был 2004 год, Волгоград. Когда я туда попала первый раз в 8 классе, психиатр была настолько некомпетентна, что решила самовольно, что меня дома бьют, и решила «взять на понт» моего опекуна, сказав ей, что я об этом рассказала (и об этом я узнала только после выписки). Из-за этого после моей выписки дома меня начали презирать, что я наврала и оклеветала свою тетю, началось постоянное ежедневное тыкание носом в это и психологическая травля, которая довела меня до второго срыва и госпитализации.
Во время самого пребывания мне очень нравилась одна санитарка, которая сидела у дверей нашей шестой палаты и следила за нами, чтобы никто не вышел. Я сидела у порога, мы с ней общались и разгадывали сканворды. Через неделю пребывания только благодаря ей я и начала говорить, ибо сама доктор мне казалась агрессивной и неадекватной.
Есть стала только, чтобы не делали капельницы, делали грубо и больно – привязывали к кровати, все руки были в синяках, иголкой тыкали несколько пока попадут в вену (в месте уколов тоже были жуткие синяки и шишки).
Было интересно проходить всякие тесты, практикующаяся там девушка забирала на них раз в день на час примерно.
Благодаря препаратам, которые давали, можно было легко пролежать целый день и ночь почти без движений и глядя в потолок, пока не было той санитарки. Рядом лежала привязанная постоянно девушка лет 20, в комнате был постоянный запах мочи, ибо она писалась, и никто не менял ей белье целый день. Да и матрас, наверное, не дал бы уйти этому запаху.
После шестой палаты можно было выходить днём «гулять» на балкон размером примерно 3х3 человек по 10, после ужина до отбоя в комнате отдыха включался телевизор, каналы переключать было нельзя, и приходилось смотреть только русские сериалы про березы и поля.
Да, и при поступлении меня загнали в темный душ под холодную воду, заставили мыть голову хозяйственным мылом. Учитывая, что я еле могла стоять – меня постоянно тошнило и темнело в глазах. Из-за этого мои длинные и кудрявые волосы жутко спутались, да и не было расчески. И их просто взяли и огромными ножницами мне обкромсали. На этом, пожалуй, все.
Александр Пелевин
В оформлении текста использованы кадры из фильма “Пролетая над гнездом кукушки”
На обложке – эпизод из фильма “Планета Ка-Пэкс”
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
luna-info.ru
Людям, попавшим однажды на лечение в психиатрическую больницу, выйти оттуда будет очень трудно
Больные строгого режима
15.09.2014 в 18:38, просмотров: 215471Об этих учреждениях не принято разговаривать в «приличном обществе». Люди, побывавшие там, живут с клеймом всю оставшуюся жизнь. «А что с них взять, они же психи» — распространенное мнение.
И мало кто задумывается о том, что значительная часть пациентов психбольниц и жителей психинтернатов не больны. Их туда упекли «заботливые» родственники, или же постаралась система органов опеки. Людей заочно, зачастую без веских оснований, особо не разбираясь, суд признает недееспособными, а значит, лишает права на свою собственную жизнь. Часто это влечет за собой потерю всего — жилья, детей, близких...
фото: Наталия Губернаторова
Даже у преступников есть надежда на нормальную жизнь после отбытия наказания. А у психических больных — практически нет. Вытащить их из цепких лап отечественной психиатрии может только чудо. И такие чудеса случаются, но крайне редко.
Вот типичная история с нетипичным исходом. Выпускница детского дома Олеся Б. (фамилию указывать не будем, дабы не осложнять девушке дальнейшую жизнь. — «МК») оказалась в психоневрологическом интернате (ПНИ).
Для начала стоит, пожалуй, пояснить, что такое ПНИ. Это самый настоящий режимный объект (хотя юридически таковым не является): бетонный забор, строжайший пропускной режим. Обитатели интерната могут встречаться со своими посетителями (друзьями и родственниками) только в специальной крошечной комнатке для свиданий и под присмотром персонала. Будет свидание или нет — решает только лечащий врач-психиатр. Выход за территорию учреждения осуществляется тоже строго по разрешению администрации психинтерната. Есть специальный карцер для провинившихся. Все как в тюрьме? Причем в тюрьме с пожизненным содержанием.
Вот туда и попала Олеся сразу после того, как ей исполнилось 18 лет. А все потому, что в личном деле у нее стоял детдомовский психиатрический диагноз — умственная отсталость, шизофрения. Возиться с тем, чтобы восстанавливать права девушки на жилье (мать-алкоголичка живет в Серпухове), сотрудникам коломенского детского дома было совсем недосуг. Олесю заверили, что в ПНИ ей будет лучше, там она заживет «на всем готовом» — проживание, питание, одежда, получит какую-нибудь специальность и сможет выйти из него по первому своему желанию.
Однако на деле все оказалось совсем не так. Вместо обучения специальности Олесю заочно, без ее ведома, в нарушение всех правил, через суд признали недееспособной. О том, что она теперь абсолютно бесправная, девушка узнала вообще только через несколько месяцев, когда попросила администрацию помочь ей устроиться на работу. Ей ответили, что это невозможно — с таким штампом в паспорте на работу не берут.
Но Олесе очень повезло. Ее молодой человек Михаил не оставил подругу в беде. Он обратился в Гражданскую комиссию по правам человека. Там тут же взялись помочь.
— Как выяснилось из материалов дела, — рассказывает президент Гражданской комиссии по правам человека Татьяна Мальчикова, — девушка была лишена дееспособности 8 августа 2013 года Коломенским городском судом в течение десяти минут. Ни о самом процессе, ни о судебном заседании Олеся ничего не знала, что полностью нарушает постановление Конституционного суда, согласно которому человек, в отношении которого рассматривается подобное дело, должен присутствовать на процессе, приводить доказательства в свою защиту и так далее. Более того, психиатрическая экспертиза, лежащая в основе судебного решения, проводилась также в ее отсутствие. То есть психиатры написали экспертное заключение о том, что Олеся не может понимать значение своих действий и руководить ими, даже не видя ее саму, не задав ей ни единого вопроса. Они рассматривали лишь бумаги, которые были в ее деле.
К сожалению, случай Олеси Б. вполне типичный для российской действительности. И мало кому удается выбраться из психушки.
— Я несколько лет занимаюсь проблемами защиты прав людей в области психиатрии, — говорит Мальчикова. — Видела не один психинтернат и психбольницу. Очень много в них живет таких же сирот, как Олеся. Ведь детские дома не скупятся на психиатрические диагнозы. Ребенком из семьи, где мама и папа пьют или наркотики употребляют, как правило, никто не занимался, читать-писать не учил, моторику и прочие навыки не развивал. И вот ему в сиротском учреждении с ходу ставят диагноз «олигофрения, отставание в развитии». Таким детям практически прямая дорога в психинтернат.
Дальше события развивались как в детективном романе. Как только администрация интерната узнала о том, что Олеся предпринимает попытки отстоять свои права, ей тут же «перекрыли кислород»: запретили пускать к ней посетителей, отобрали телефон и т.п. Но мир не без добрых людей.
Совместными усилиями удалось подать апелляционную жалобу. По закону, если она подана, решение обжалуется и считается не вступившим в силу. Значит, Олеся еще остается свободным, дееспособным человеком. Однако это мало заботит администрацию ПНИ. Девушку переводят на «лечение» в психбольницу. (Чтобы было понятно — в интернате не лечат, а лишь содержат и присматривают за больными. В психбольницы же их отправляют в период обострения болезни — для лечения.)
— Там Олесю обработали психотропными препаратами до такого состояния, что она стала мало что понимать и уж точно ничего не хотеть, — рассказывает Татьяна. — Путем долгих переговоров нам удалось добиться права посетить Олесю. Наш юрист, который видел девушку в том состоянии, когда ее «лечили», и после, уже в нормальном состоянии, до сих пор не может осознать, что это был один и тот же человек. И все-таки удалось главное — Олеся подписала доверенность на право представлять ее интересы в суде. Нам удалось получить разрешение, чтобы девушку привезли в суд на слушание ее дела. Было много препон, но в результате мы добились практически невозможного — Олесе вернули дееспособность. Это редчайший случай. Ибо в нашей судебной системе четко налажен конвейер по лишению дееспособности. Как правило, один день в неделю выделен у какого-нибудь судьи на психиатрические дела. К этому дню ему готовят из ПНИ и психбольниц внушительную стопку дел, которые он зачастую просто штампует. Согласно официальной статистике, 96% судебных дел по лишению граждан дееспособности разрешаются в сторону признания человека недееспособным.
фото: Наталия Губернаторова
Вот, например, данные за 2012 год: в Московской области районными судами было рассмотрено 2147 дел о недобровольной госпитализации в психиатрическую больницу, по 2132 из которых было вынесено положительное решение. При этом апелляцию в вышестоящие инстанции подали только четыре человека. И все четыре решения были оставлены в силе. Кроме того, за 2012 год районными судами Подмосковья было рассмотрено 884 дела о лишении граждан дееспособности, по 849 из которых суд согласился с доводами врачей и принял положительное решение. При этом в апелляционном порядке было рассмотрено всего лишь 9 дел, по одному из которых решение было отменено.
Попасть в психбольницу может любой
— Как правило, помещение человека в психбольницу проходит с нарушением всех законов, — рассказывает Татьяна. — Кроме шуток — любой человек сегодня может легко попасть туда. Вполне достаточно того, чтобы родственники или соседи позвонили в «скорую помощь» и показали, что вы, допустим, угрожаете своей или их жизни. Или неадекватно себя ведете: забываете выключить газ, пропадаете на несколько дней, бродяжничаете, да что угодно! А если ваш недоброжелатель очень серьезно настроен и предварительно пару раз сходил и пожаловался на вас участковому, заявление оставил — считай, дело в шляпе. Приедет «скорая», которая попытается увезти вас, не спрашивая согласия. Естественно, вы будете сопротивляться, звать на помощь и пытаться отстоять свои права. Врач тут же напишет в карточке «пациент буйный», доставит в больницу и назначит психотропные лекарства. А дальше ваше личное дело о принудительной госпитализации попадет к судье. И тот, в свою очередь, одобрит принудительное лечение. Людям, которые ничего не знают о своих правах, вообще нереально что-либо сделать в такой ситуации. И хотя такой порядок действий абсолютно незаконный, именно по такой схеме люди чаще всего и оказываются в ПНИ. Как больные, так и вполне здоровые.
— А как должно быть по закону?
— По закону вас обязаны спросить, хотите ли вы, чтобы вас осмотрел врач-психиатр. И вы можете сказать — нет, не хочу. Затем человек, которому вы лично чем-то мешаете, или органы опеки и попечительства, психбольницы или ПНИ (если речь об одиноких стариках или выпускниках детских домов) должны в суде убедить всех, что вы непременно нуждаетесь в осмотре психиатром. Вы же имеете полное право возражать, приводить свои доводы и т.д. И если служители Фемиды все же вынесут решение не в вашу пользу, то только тогда придется пойти на психиатрическое освидетельствование.
Дееспособность — это ключевое слово для всех, кто так или иначе столкнулся с психиатрией. Говоря по-простому — это право на свою жизнь, ответственность за свои решения, за свои поступки, за свою собственность. Лиши кого-то дееспособности — и его жизнь больше не принадлежит ему. Теперь она в руках другого человека — опекуна. Это полезно для тех, кто действительно потерял связь с реальностью, нуждаются в защите, часто от себя самого. Но нередко этот путь используют в корыстных целях.
— Бывает, дети лишают дееспособности своих престарелых родителей. Иногда этим грешат и органы социальной службы — одинокие старики вообще в этом смысле самая опасная категория. Да и сами врачи порой не брезгуют поучаствовать в отъеме собственности своих подопечных. Благодаря нашим действиям, например, удалось привлечь к уголовной ответственности аж четырех психиатров из Екатеринбурга. Все четверо трудились в одном интернате и сначала лишали своих подопечных дееспособности, а потом и жилья. Слава богу, в том случае справедливость восторжествовала. Но сколько еще подобных неизвестных драм и трагедий! Я часто бываю в ПНИ и вижу там много пенсионеров. Многие из них даже и не подозревают, что, переступив порог интерната, они уже никогда не окажутся у себя дома...
«Любящая» дочь и бесправная мать
Лидия Ивановна Валакирева вместе с дочерью была прописана в трехкомнатной квартире в самом центре Москвы, в знаменитых переулках Арбата. Дочь вышла замуж и переехала к мужу. И уговорила мать сдать квартиру. Она объяснила это просто — и матери прибавка к пенсии, и ее молодой семье материальная опора. Дочь сняла для Лидии Ивановны скромную квартирку в Московской области, причем платила за нее пенсионерка из своего кармана. Через некоторое время ей стало не хватать денег, да к тому же она очень скучала в чужом, незнакомом городе. В итоге она решила все-таки перебраться жить обратно в свою квартиру. Дочь была страшно недовольна, однако пенсионерка настояла на своем.
И тогда дочка нашла выход из этой ситуации: подала заявление в суд. И, несмотря на то что Лидия Ивановна долгие годы жила самостоятельно, сама себя обеспечивала и, кроме этого, имея диагноз «диабет», всегда своевременно делала сама себе уколы инсулина, дочь убедила суд признать пенсионерку недееспособной. Ни сама Валакирева, ни ее представители не только не присутствовали на этом судебном заседании, они даже ничего не знали о нем. После этого Валакиреву принудительно поместили в психиатрическую больницу, где к ней, инвалиду, страдающей тяжелой формой диабета, применяли сильнодействующие психотропные вещества.
В апреле 2009 года решение суда о признании Валакиревой недееспособной было отменено судом как незаконное. Дело в том, что вступило в силу постановление Конституционного суда РФ о том, что на всех психиатрических делах в зале суда должны присутствовать те, в отношении кого рассматривается дело. Но несмотря на это Лидию Ивановну продолжали держать в психоневрологическом интернате, применять к ней психиатрическое лечение и даже не сообщили женщине, что она в принципе может быть абсолютно свободна и хоть завтра идти домой. Ни ей самой, ни ее подругам, которые как могли бились за судьбу Лидии Ивановны, это было неизвестно.
Лишь через два года знакомым Валакиревой все же удалось оспорить ее недееспособность в суде. Каково же было удивление адвоката, когда ему дали ознакомиться с делом и он увидел, что его подзащитная продолжает находиться в ПНИ столько лет безосновательно. При этом Лидию Ивановну привезли на заседание в сопровождении персонала психоневрологического интерната, как настоящую душевнобольную.
Подруги Лидии Ивановны тут же забрали ее домой. Женщина не могла поверить своему счастью. Она даже отказалась ехать в ПНИ забирать свои скромные пожитки. Более того, дабы больше никогда не видеть психиатров, она отказалась подавать иск на врачей о незаконном удержании.
Однако «любящая» дочь пускать мать в их общую квартиру не собиралась. Она... возбудила новое дело о признании Валакиревой недееспособной. Правда, на сей раз суд не удовлетворил иск. Но в свое жилье Лидия Ивановна так и не может вернуться. Вот уже несколько лет она пытается законным образом, через суд получить право жить в своей квартире на Арбате или разменять ее и разъехаться с дочерью. Пока безрезультатно. Замки в квартиру поменяны, а судебные процессы все идут и идут. И женщине с диагнозом “шизофрения” мало кто верит.
Живет пенсионерка в общежитии, устроилась на работу вахтером.
Два часа на разрушение жизни
В среднем на одну психиатрическую экспертизу (если она вообще проводится) затрачивается 2 часа 19 минут. В этот временной отрезок решаются судьбы. Иногда эти решения приводят к изоляции людей на долгие годы. Поражают региональные различия в судебно-психиатрических заключениях. Например, в одних субъектах РФ среди всех испытуемых вменяемыми признаются 8–9%, в других — до 75%. Шизофрениками объявляются в одних регионах менее 2% обследуемых, в других — до 80%. Да сами врачи в частных беседах признают, что оценка психоэмоционального состояния — дело крайне необъективное.
— Слышали такой анекдот, очень популярный: «В психиатрии важно, кто первый надел белый халат», — грустно улыбается Татьяна Мальчикова. — Неоспоримых биологических маркеров присутствия сумасшествия до сих пор не нашли. То, что пациентов психбольниц абсолютно не обследуют на какие-то другие отклонения, доподлинно известно. А ведь расстройство психики может произойти из-за гормональных сбоев. Из-за интоксикации организма (когда печень не работает, к примеру) вполне могут появляться и галлюцинации. Причин временного помешательства может быть много. Спросите у любого врача, и он вам подтвердит, что большинство препаратов, подавляющих психику, — наркотики. Олесю, например, жених после ПНИ отдал под наблюдение врача, который помог девушке забыть о таблетках, постепенно снижая дозу. Но не у всех есть такие заботливые и грамотные родственники. Мы в своем фонде часто получаем такого рода письма. Вот вам самое свежее. В конце июля этого года к нам обратилась женщина с просьбой помочь ее сыну.
С разрешения женщины мы публикуем это письмо.
«Мой сын Петр (1976 года рождения) впервые попал в психиатрическую больницу в 1997 году. В 1994 году у него была сильная травма головы, из-за чего иногда возникали головные боли, однако признаков сумасшествия у Пети не было.
Какое-то время его лечил терапевт от головных болей. Безрезультатно. Невролог направил сына к психиатру. Так он и попал в психбольницу. Ему тут же выписали психотропные, такие как азалептин, галоперидол, аминазин и т.д. Через какое-то время после приема этих препаратов появились признаки сумасшествия: он стал слышать какие-то голоса, стал неудержим эмоционально, взрывался по поводу и без. Мне говорили — потерпите, все пройдет.
И из года в год повышали дозу. Но легче не становилось. Мой сын перестал быть похожим на человека и превратился в какого-то зомби. Несколько раз Петя пытался покончить жизнь самоубийством. Выбрасывался из окна квартиры на четвертом этаже, после чего был весь переломан.
Очень долго можно рассказывать, в кого превратили за 17 лет психиатрического лечения эти псевдоврачи моего сына. До того как он начал принимать психотропные препараты, Петя был хороший, жизнерадостный, полезный для общества человек. Он встречался с девушкой, учился в институте.
На сегодняшний день большую часть времени он проводит в психиатрической больнице. Что уж там за лечение, я не знаю. Я простая женщина, всю жизнь работаю на заводе у нас в Саратове, вырастила его одна и в психиатрии ничего не понимаю. Может, так надо, что иногда моего сына в этой больнице заковывают в наручники. Он так мне объясняет ужасные ссадины и опухшие от гематом запястья. Кормят там ужасно, гулять на улицу не выпускают. Некоторые больные проводят в палате по полгода, ни разу не выходя даже в коридор.
Бывали случаи, когда на теле сына было много синяков. Он рассказывал, что это после того, как санитары связывали его, якобы для успокоения.
Что мне делать, я не знаю! Ведь я точно понимаю, что моего сына в этих больницах не лечат, а калечат. Но я не врач и никак не могу помочь ему. Много раз я просила врачей помочь ему слезть с этих психотропных наркотиков. Умоляю их попробовать без них, хотя бы какое-то время. Но они не слушают, а заставляют меня покупать сыну всё новые таблетки. Это какой-то замкнутый круг».
— Причина случившегося — это то, что при поступлении в психиатрическую больницу никто из врачей не удосужился вспомнить про принцип добровольного информированного согласия, — считает Татьяна Мальцева. — Никто не рассказал ни матери, ни сыну о возможных последствиях приема психотропных препаратов, не поинтересовался причинами болезни. И уж, конечно, никто не проинформировал о возможных побочных эффектах и альтернативах и не предложил женщине и ее сыну выбор. Психиатры решили все сами и за всех, а сейчас они списывают последствия психиатрического лечения на «течение болезни», в то время как дело обстоит ровным счетом наоборот.
СПРАВКА "МК"
Ежегодно в одной только Московской области через психиатрические стационары проходит около 3000 человек. Всего же по всей России более 400 психиатрических интернатов.
www.mk.ru
Что делать, если ваш близкий попал в психушку.
Что делать, если ваш близкий попал в психушку.Первое, что с вами происходит – это шок. Вы знали человека, а тут он вдруг оказался ПСИХОМ. Раньше психи были где-то там, страшные и непонятные. А тут свой, родной человек – взял и сошел с ума.Моя подруга сказала, что стоит написать статью о том, что делать в этой ситуации.
Во-первых, надо человека обязательно навещать. Обычно в государственных больницах время посещений строго регламентировано. Надо узнать, когда можно навестить больного, и обязательно приходить. Поддержка близких очень важна, желательно чтоб каждую «свиданку» приходил хоть кто-то. Во-вторых, не надо обращаться с ним как со страшным зверем, который неизвестно, что сейчас выкинет. Представьте, что он напился – это же не страшно и понятно. Просто человек болен. Больной мозг не делает его другим человеком, не делает его чудовищем, он не будет выкидывать коленца – в совсем невменяемом состоянии к нему вас просто не пустят. Пока человек «буйный» - он находится в первой палате. Там все время следит медсестра у входа, не выключают свет, отбирают очки, ручки, и все, что можно. Поэтому если человек плохо зрячий и находится в первой палате – принесите ему линзы. Самое страшное – сидеть в первой палате под крики буйных и ничего не видеть. В первой палате сидят поначалу абсолютно все. Спокойных переводят в обычную палату через сутки. Конечно, если вы привыкли с человеком ругаться, то вот этого делать не стоит. Он итак слишком уязвим. Главное, не бояться его, и понимать, что это тот же человек, которого вы знали, просто сейчас он плохо себя чувствует. Когда я болела – мне было ужасно видеть, как некоторые из близких смотрели на меня в ужасе, будто у меня рога выросли. И тщательно это скрывали. Но это видно по глазам. И это просто добивает. Меня поддерживали те, кто общался со мной, как обычно. Как будто я в норме. Это меня и вытащило.В-третьих. Что приносить.При входе на отделение у вас будут проверять сумки. Открыты ли соки (чтоб не пронесли спиртное). Приносить советую питье, много питья. От лекарств постоянно хочется пить. Идеально – минералка (в пластике).Еще обязательно в сумочке или в заднем кармане брюк прихватите пачку сигарет, даже если ваш близкий не курит. Сигареты – это «валюта» в психушке. На одну сигарету можно обменять кучу еды, или чего-нибудь еще нужного. Если человек курит – часть сигарет отдайте на входе медсестре, часть пронесите втихаря. В день выдают по 5 сигарет на человека. Могут вообще не давать курить. Но курят там практически все по факту. И зажигалок парочку принесите. Зажигалка – это тоже ценность. Иногда медсестры отнимают у больных зажигалки, чтобы те курили под надзором по расписанию. В таком случае зажигалка – просто спасение. И да, это не время, чтобы бросать курить. Поверьте. Бросание курить – это стресс, а стрессы больному сейчас не нужны. Еще приносить стоит всякие вкусняшки. Мясо проносить нельзя, молочку тоже – они портятся. Фрукты – тоже хорошо. Шоколада побольше. В условиях тюрьмы, которыми является наша российская дурка, шоколад – это большая радость.
Что еще можно сделать?Можно узнать у врача, какие можно получше лекарства купить самим и принести. Кстати, непсихиатрические лекарства надо отдавать медперсоналу. Всяческое слабительное у нас проносили тайком, и больные его прятали, чтоб не выпрашивать постоянно у медсестер.Если человека долго не выпускают и он уже в норме – можно написать заявление на имя заведующей, основываясь на законе о психиатрической помощи, и тогда его либо выпустят, либо соберут комиссию, которая примет решение о том, что человек останется в больнице. Иногда врачи держат больного просто для перестраховки, или чтоб статистику поднять. Такое тоже бывает. Тогда заявление помогает.Если вы – близкий родственник, то вы можете сделать себе пропуск, чтобы видеться с больным в любое время. Например, мать или муж – могут ходить в больницу в дневное время, вне расписания посещений для всех остальных. Еще друзей у нас пускали к нам на прогулку во дворике с колючей проволокой с 13 до 14. Это зависит от больницы.
Еще можно приносить то, что человека радует. Например, одна девочка постоянно рисовала в больнице. Другая – читала. Третья – писала стихи. В больнице очень много свободного времени и не всегда есть хорошая компания. Поэтому надо подумать о досуге больного. Можно писать письма – очень здорово их читать и перечитывать, когда человек уходит со свидания. Игрушки, открытки и прочие подарки – прекрасно. Все это поддерживает в этом аду.
Главное – это поддержка. Моральная. Забудьте все ваши ссоры, и просто поддержите человека. Окружите любовью и поддержкой. Быть в нашей психушке – это все равно что быть в тюрьме, только еще живешь по расписанию. Это огромный стресс для человека, когда он внезапно оказывается «одним из этих», и он очень чувствителен к тому, как его воспринимают окружающие. Постарайтесь общаться, как прежде. Поймите, что сумасшествие ничего не меняет, это как долгое алкогольное опьянение – человек все тот же, просто он сейчас не в форме. И не бойтесь, что он что-то вытворит, в таком состоянии – его не выпустят из больницы, врачи за это головой отвечают.
Когда человек выходит из больницы – стоит пересмотреть свои с ним отношения, если они были напряженными. Не надо контролировать его каждый шаг, он не стал внезапно ребенком. Старайтесь быть бережнее с человеком, он очень уязвим и чувствителен. Не провоцируйте ссоры лишний раз, поберегите и его и себя. Вообще, при некоторых больницах есть курсы для родственников больных (при 6ГПБ Питера есть), где рассказывают про болезнь, лекарства, лечение и так далее. Очень советую на них походить, там делятся опытом близкие больных и много полезного рассказывают доктора и психотерапевты.
Вообще психиатрические болезни обязательно купируются лекарствами и очень желательно совместить это с психотерапией. Будьте готовы, что человек долго не будет еще работать. Психиатрические болезни – это надолго, минимум – на несколько месяцев. В первом эпизоде лекарства рекомендуется принимать минимум полтора года! Сам подбор лекарств может происходить не только в больнице, но и в дневном стационаре – больной ходит туда каждый день, и ему подбирают лекарственную терапию постепенно и отслеживают его состояние. При обострениях – это идеальный вариант, поскольку психушка – это не лучшее место для любого человека, это совсем крайний случай, если человек реально опасен для себя или других, это всегда шок и стресс для больного.
Многие после больницы и начала болезни не могут работать в полную силу, как раньше. Советую найти хорошего психотерапевта, желательно с первым медицинским образованием, это очень помогает. Если предложат инвалидность – лучше соглашаться, это хорошая подстраховка для больного в случае, если он долго не сможет работать.
В общем, психиатрия – серьезное дело, для тех кого это разовый эпизод – это история на несколько лет. Для тех, кто в ней остается – это всю жизнь. И с этим придется жить, и вашему близкому, и вам.
imnotsaint.livejournal.com
Каково это — лежать в психиатрической больнице?
Пациент Коля: У тебя, Василий, глаза живые.Я: А какие ж должны быть?Пациент Коля (крутит пальцем у виска).(с) из записанного в дурке
ПЕРВАЯ ДУРКА
У меня депрессия, с которой я и попал в дурку на первом курсе (мне было шестнадцать). Это было детское отделение - и я до сих пор вспоминаю это как место, где в кои-то веки удалось нормально отдохнуть.
Неунывающие подростки, которым надо чем-то себя занять. Телевизор, магнитофон, песни под гитару, прогулки с девчонками, которых сердобольные медсестры пускали к нам с этажа выше. Дальше прогулок не заходило - от таблеток ниже пояса ничего не поднималось.
Один косяк на шестерых в туалете. После него мы сидели в коридоре, держали перед собой сигарету вертикально и ржали как сумасшедшие, на что медперсонал не обращал никакого внимания.
Серега-Мухомор знал наизусть все таблетки по цвету, запаху и действию. Его держали уже пятый месяц за то, что он панически боялся идти в армию. Он страшно мечтал выйти и пыхнуть нормального клея, потому что под циклодолом комок в горле и глюки не те.
Женя-Соколиный Глаз в комнате отдыха рассказывал о том, как он снимался в разных фильмах, построенных по одному образцу. "Я снимался в роли агента 008. И, значит, я такой на острове, а над островом - сто пятьдесят тыщ боевых вертолетов. И я по ним палю, палю, палю..." или "Я снимался в роли агента 008. И, значит, я такой в поезде, а на полках - сто пятьдесят тыщ голых баб. И я их ебу, ебу, ебу..."
Дима не получил никакой клички, потому что он старался остаться невидимым. "Можно, я с тобой в одной палате посижу? Я не помешаю?"
На выходных тех, кто не буйный, не припадочный и не Серега-Мухомор, отпускали домой. По понедельникам я традиционно проносил в сумке два с половиной литра пива, на которое охотно набрасывалась вся палата.
Запрещалось передавать сигареты, но при этом не запрещалось курить. Именно там я к этой привычке пристрастился, потому что курить мы от нечего делать бегали каждые пятнадцать минут. Запрещалось передавать кофе и наливать нам кипяток, чтоб мы не могли его пить, поэтому мы насыпали кофе в чай, кисель и кефир.
В общем, это почти не напоминало учреждение закрытого типа, где над тобой измываются санитары и лечат электрошоком. Медперсонал приветливый и внимательный, тетки охотно слушали наши концерты (у меня где-то даже валяется запись, где я пою "Эгей!", а два соседа по палате подпевают транквилизаторно-сонными голосами: "Веесеееелеееей").ВТОРАЯ ДУРКА
Это случилось через несколько лет. Психиатриня в другом городе, где я на тот момент жил, в частном разговоре определила тараканов в моей голове как шизоаффективное расстройство. Насколько оно было шизо, я по незнанию матчасти не мог определить. Но раз взрослая тетя сказала лечиться рисперидоном - значит, наверное, так надо. Тем более что навязчивую мысль "жизньдерьможизньдерьможизньдерьможизньдерьмо" рисперидон помог отключить. Как и все прочие мысли.
По возвращении в родной город я явился на очередной прием к участковому психиатру (мы были не знакомы - после первой дурки у меня был другой психиатр). Я мальчик послушный и честный, поэтому, пожаловавшись на состояние крайней дерьмовости бытия, передал ей, что сказала другая взрослая тетя и чем она меня лечила.
Этой информации оказалось как раз достаточно, чтоб направить меня в дурку с диагнозом "шизоаффективное расстройство", которое следует лечить рисперидоном. Видимо, побоявшись, что я не дойду, прыгнув по пути с моста в реку, психиатриня вызвала скорую. Никакие убеждения, что я могу дойти сам, не помогли.
Здоровых людей нет - есть необследованные, и когда ты попадаешь к психиатру в нашей стране, ты становишься повредившимся в уме пациентом. Психиатр должен действовать строго по инструкции, потому что если он отступит от нее и пациент порежет себе вены куском стекла, то психиатра могут посадить. Ничего кроме этого психиатра не интересует. Мою участковую не заинтересовало даже, действительно ли мне кто-то поставил шизоаффективное расстройство, или я сам его себе придумал, а заодно и диагноста, и метод лечения.
Я говорю не о всех психиатрах, а только о таком дерьме, которое меня лечило.
Пациент Стас: Меня здесь, Вася, держат, блядь, четыре месяца, блядь. На аминазине, блядь. В надзорной палате, блядь. Мне пятьдесят три года, блядь. А за окном, блядь, лето, блядь и бабы, нахуй.(с) из записанного в дурке
Вторая дурка не имела с первой ничего общего. Облупившаяся краска на стенах. Закрытая на ключ комната отдыха (открывалась только на свиданиях с родственниками). Тесные палаты без тумбочек (в нашу палату, рассчитанную на четверых, было втиснуто одиннадцать коек).
Началось все с надзорной палаты, где у выхода всегда стоял санитар. Из одежды - больничная пижама без карманов. Халаты с карманами выдаются тем, кто не в надзорке. Выйти можно только в туалет напротив надзорки. Гулять - на пятачке около туалета.
Лечащий врач обходов не делала. Она проносилась ветром через все отделение до своего кабинета и там запиралась. Поймать ее было невозможно. За четыре недели я разговаривал с ней всего пять раз. Рассказать о своем состоянии мне удалось только в середине третьей недели, а состояние было ужасающее.
Рисперидон, несмотря на свой класс атипичных антипсихотиков, вызывал у меня те же побочные эффекты, что и типичные антипсихотики. Скованность движений, полное отсутствие мыслей, быстро возникающая усталость от любых действий (для того, чтоб почистить яйцо за завтраком, я должен был три раза передохнуть), невозможность читать, навязчивое желание постоянно двигать руками, ногами и языком, спазмы челюстей, капающая слюна...
От этого выписывают так называемый корректор (обычно циклодол), но тетя-доктор отказалась мне его давать. Почему? Потому что ей прекрасно известно, что я выменяю циклодол на сигареты, и она даже знает, у кого.
В нашей палате было четыре алкоголика, три наркомана, два суицидника на почве СПИДа, один совершенно нормальный дед, которого засадили в дурку родственники из-за квартиры - и я, которого пытались спасти от тяжелой депрессии при помощи отключения мыслей и капающих слюней.
Были ли в отделении настоящие психи? Определенно, несколько штук точно было.
Еврей, который уверовал в Христа и ебанулся на этой почве.
Обездвиженный дед, который мог проснуться посреди ночи и завыть: "Гитлергитлергитлергитлергитлергитлергитлергитлер!"
Саша, который всегда бегал по отделению с пакетиком (там лежали бананы) очень суетливо и неразборчиво пел по одной строчке из классики рока ("Турифури! Оврури! Турифури! Фмооок он фе вооотер, файин фе фкай!"), а порой начинал орать и биться о стены, из-за чего его привязывали к койке в одноместной палате.
Ваня, который просил у всех курить, представляясь солистом группы "Ария" и обещая подарить футболку с автографом за сигарету.
Остальные были совершенно нормальными людьми (если не считать алкоголизма или апатичности). Но поговорить с ними было сложно - челюсти отказывались подчиняться, а мысли облекаться в слова. Правда, и мыслей-то никаких не было, кроме "Нужно покурить, пока в туалете никого нет" и "Когда меня отсюда выпустят?" К тому же, пока я был в дурке, жена решила со мной развестись.
Нечего и говорить, что депрессия, поглядев на это, переехала ко мне в голову с чемоданами, сундуками, книжным шкафом и маленькой фотографией повешенного котенка, которую разместила где-то в области corpus callosum.
В надежде ее оттуда выгнать я начал изучать психические расстройства, психиатрию, психологию, психотерапию и психофармакологию, а поскольку я мальчик любознательный, то закончилась эта цепочка психоактивными веществами, которые я начал употреблять сначала перорально, затем через нос, затем внутримышечно и, наконец, внутривенно. На третьем курсе практического внутривенного изучения психоактивных веществ я отгреб острый стимуляторный психоз, с которым уехал в дурку в третий раз.
ТРЕТЬЯ ДУРКА
Пациент Г.В.: Ты думаешь, ты в дурдом попал? Хе... Дурдом там, за забором. А у нас тут маленький филиал.(с) из записанного в дурке
Я не буйствовал, просто находился в состоянии крайнего беспокойства, в каждом встречном видя сотрудника ГНК. Впрочем, я был готов сотрудничать со следствием. В любом случае, не стоило заламывать мне руки, как это делали санитары. Но я понимал, что в тюрьме со мной вряд ли будут обращаться лучше, так что все, что мне было нужно - капельница с чем-нибудь успокоительным.
Я около шестисот-семисот раз обошел кругами пятачок около надзорной палаты, слушая, как по телевизору показывают допрос моих родителей сотрудниками наркоконтроля. Несколько раз менты, замаскированные под психов, пытались предложить мне меченную сигарету. Но конечно, они не на того напали. Зачем я буду подставляться лишний раз, когда по телевизору уже допрашивают моих родителей.
Капельницу поставили только через четыре часа, когда лечащий врач соизволил заметить нового пациента. На следующий день меня попустило, и бывшие менты, замаскированные под психов, весело ржали над моими рассказами о вчерашнем дне и интересовались, когда мне принесут передачу.
Я поинтересовался у врача, когда меня выпустят и был крайне обескуражен, когда он мне заявил, что лежать мне не меньше месяца. При помощи жалоб во всевозможные места (а также родителям на свое состояние и на полную бессмысленность лечения меня от чего бы то ни было) мне удалось выбраться через двадцать два года...простите, дня.
Я отказался пить таблетки. Точнее, прятал из за щеку, а потом выкидывал в унитаз, как это делало большинство "нормальных" в предыдущих дурках, но тогда я не хотел считать себя умнее врача. Здесь же мне ничего другого не оставалось, и в моей голове, впервые трезво смотрящей на окружающую действительность, стрельнула мысль: "Бляха-муха, я среди психов!"Пациент Володя: Я не псих, не сумасшедший и не дурак. Мне надо в центр занятости. Майор! Я. Пердуны с вертолетами тоже пиздюлей получили от всего мира! А почему?
thequestion.ru
Что делать, если вас упекли в психушку
Что делать если вас упекли в психушку и готовят к лоботомии? Вы отчаянно сопротивлялись, но вас все же затолкнули в неуютную и холодную палату и закрыли за вами дверь. И попробуйте докажите, что вы не псих. Португалец Эгаш Мониш в 1935 году выдвинул гипотезу, что разделение нейрональных связей лобной доли с другими частями мозга, эффектиный способ лечения психических расстройств. И вот нам именно это самое и грозило. При том, что г-н Мониш за всеми своими пациентами не наблюдал, было лишь несколько случаев успешного излечения или улучшения. В 50-х годах большинство пациентов, которых "лечили" сначала ножом для колки льда, а затем специальным иснтрументом, после операции обладали интеллектуальными способностями домашних животных. Но медицинский пиар такой пиар - лоботомия процветала, хотя точных исследований на счет её успешности в лечении психических расстройств не было. Вот то, что нам светило в ближайшем будущем. Жестокое лечение. Без альтернатив.Был ли кто-то из вас в психбольнице? Надеюсь, что нет. Там не очень приятно. Тем более, что к пациентам относятся ужасно: держат в холоде, привязываюсь к кроватям или инвалидным креслам, все предметы прибивают и прикручивают, ничего лишнего нет. Даже одеяла нет. Есть матрац, подушка и ржавая кружка - и на том спасибо.
На четверых более чем достаточно. В углу уже был привязан пациент. Видимо, он точно был не в себе. Улыбка опоясала его добродушное лицо. Может быть ему уже было все равно, может быть он видел мир иным, может быть... да копаться в чужом мозгу крайне сложная вещь, тем более, это единственный орган, который еще не полностью изучен. Иначе бы нашли более действенные варианты лечения умалишенных.
В палате побывало много пациентов. Все стены обиты мягкими панелями, чтобы люди с расстройствами психики не могли себя поранить. Однако, многочисленные кровавые следы наводили на мысли, что пациенты все же где-то находили острые предметы. Кстати, пациент сидит на цепи, в прямом смысле слова. Видимо он настолько буйный, что его коляску прикрепили цепью к крючку в полу, чтобы он не нанес себе и соседям по палате увечья.
Открыть дверь невозможно, потому что ключей нет. И правильно, мало ли что задумают пациенты. Другое дело мы... Мы-то пока еще были нормальными. Или может, подержат нас в психушке и тоже психами станем? Кстати, зная свойства человеческой психики, все это совершенно реально. Если поселить человека в определенную социальную среду, то через какое-то время он к ней приспособится и мимикрирует. Но на знакомство с психбольницей у нас было ограниченное время. Всего один час.
Особо буйных пациентов здесь успокаивают внутримышечно или внутривенно. Психушка муниципальная, поэтому не до особого шика-блеска.
Однако, как и в любом медицинском учреждении, стерильность соблюдается тщательно.
Старина Фрейд. Ну как же без него может быть такая больница, когда он стоял у истоков изучения душевных болезней. Главврач, вероятно, по утрам на него молится или творит какой-то иной обряд.
Кстати, вам во сне или наяву приходили подобные образы? Что вы с ними делали? Рассказали кому-нибудь? Осознали, что это сон?
А может быть таким себя видели когда-либо в зеркале? Эти гигантские кисти собственных рук...
Но я что-то немного отошла от событий. Напомню, мы, в составе pink_mathilda ne_vesta son1c и вашей покорной оказались в холодной мрачной палате психбольницы. Если мы оттуда не выберемся, то нам съедят мозг и мы станем котиками по уровню интеллекта. "Мурррррр, погладь меня. Муррррр, погладь, я тебе сказала. Мурррр.... "
Котики - твари милые, но вдруг они выйдут из моды, и это еще больше подстегивало нас найти выход. Но окон в палате нет. Ручек, бумажек, каких-то странных и нужных предметов тоже. Бетонный пол эмалированной кружкой не подкопаешь. Железных штучек, чтобы как герой Шоушенка долбить стены, у нас тоже не было. Ааааа!!!!!! Самое время биться лбом об стены - да что толку-то. Они к счастью мягкие, чтобы пациенты раньше времени не убились. Вытрясать правду из единственного пациента? Кстати, за нами следили. Стоило нам подходить к пациенту и начинать его раздевать - сразу шли предупреждения, что штаны с него снимать не нужно, там нет ничего интересного. И правда, что может быть там интересного. А если вдруг он опять станет буйным - что тогда делать?
Но в итоге пациента мы не раздели, выход нашли и успели сбежать от хирургов, которые уже стерилизовали инструменты для операции. Из квеста "Психбольница" от Rabbit Hole наша команда вышла за 46 минут. Могли бы и значительно раньше, если бы были более внимательными. Все находится на таких видных местах, что действительно диву даешься, чего же это так долго найти не мог. Квест логический - пока одну задачку не решишь следующую не получишь. Многие на сайте квеструма говорят, что страшно девочкам там было. Не знаю, мне было очень забавно и интересно. Из меня вообще патологоанатом не получился. Надо бы сделать квест "В гостях у патанатома".
В очередной раз акалькулия дала о себе знать. Цифры с буквами сопоставить и распределить что где есть, для меня стало задачей, которую с первого раза решить не смогла. Но на это есть товарищи, которые помогли. И мы погнали дальше разбираться с тайнами психики. Если сравнить квест с предыдущими, то он значительно проще и "Захвата заложников", и "Настоящих детективов", и не говоря уже про "Шпионские игры". Главное все вокруг замечать и быть внимательными, очень внимательными. Кстати, почти все детали для одного задания были собраны без решения предыдущего. Но здесь уже просто физиологические и психологические особенности человека скорее всего повлияли.
Антураж психбольницы воспризведен до мельчайших подробностей. Думать головой приходилось, а порой даже вспоминать школьные уроки. Квест очень динамичный и атмосферный. Если бы не бегали толпой, а каждый планомерно прочесывал свой уголок и решал части загадок - вышли бы еще раньше. Квест на логику. В целом впечатление отличное, позитивное. И не понятно, почему народ не выходит из этой комнаты. Кстати, чисто теоретически в этот квест можно и вдвоем сыграть и выиграть. Так что рекомендую однозначно! Словить новые ощущения, расширить сознание и полечиться у психотерапевта. Любой новый опыт интересен. а может и пригодится когда-нибудь.
Рисунки на стенах палаты натолкнули меня на мысль, что в городе пока нет еще морского квеста. А очень и очень хочется. Чтобы непременно запах просмоленного сизалевого троса, шелест парусов, стук деревянной ноги, скелеты в треуголках на цепях у сундука с золотыми монетами, послания в бутылке и виски рекой. Даже бы одна пошла туда и прошла бы его с удовольствием. Это намек организаторам)))
За квест спасибо Rabbit Hole и spbblog вместе с Пашей upsya. За игру кланяюсь своей команде pink_mathilda ne_vesta son1c. Ребята, мы молодцы!!!!!
И небольшая ремарка. Статистика квестов показывает, что среди нас, жителей Питера, есть люди, которые забыли как использовать мозг от слова "совсем". Мобильные телефоны остались в шкафчике и все, человек туп и глуп. Может быть уже стоит начать думать головой?)))) Самое удивительное, когда читаешь отзывы невышедших из комнат, то они воспринимают это как развлечение. Да, им круто, им классно, и они даже не испытывают каких-то негативных эмоций, что не вышли из комнаты, что не включили мозг. Увы, но мозг одной кнопкой не включается. А квесты в нынешней такой простой жизни, где гаджеты все сделают за тебя, одно из немногих мест для большинства, где можно хоть как-то заставить работать мозг. Так что, особая рекомендация хомячкам, рыбкам, котикам, няшкам, и планктону ходить играть в квесты!
Подписывайтесь на мой Instagram.
Добавляйте мой журнал в друзья, чтобы быть в курсе интересных событий.
Жмите кнопки, чтобы поделиться красотой и полезностью с друзьями.
oksa-sun.livejournal.com
